Арик Эльман. Генералы находят крайних

  Арик ЭЛЬМАН, политолог

История с инцидентом в Хевроне, в ходе которого боец бригады «Кфир» NN выстрелил в голову террориста, после того как тот (вместе со своим подельником) напал с ножом на солдат, был ранен и лежал на земле, поразительна не в силу своих непосредственных обстоятельств, а в силу той идиотской реакции, которую этот инцидент вызвал у израильского истэблишмента и прессы.

Не прошло и нескольких часов после того, как израильские СМИ – безо всякой независимой проверки или критики – выпустили в эфир видеосъемку инцидента, сделанную «совершенно случайно» оказавшимся на месте событий палестинским активистом организации «Бецелем», как премьер-министр Израиля, министр обороны, начальник Генштаба и пресс-секретарь Армии обороны Израиля поспешили объявить нашего солдатапреступником и продекламировать, что инцидент «противоречит ценностям нашей армии». После этого было совершенно неудивительно, что NN был арестован по подозрению – нет, не в нарушений инструкций по открытию огня, а в убийстве!

Давайте-ка напомним, о чем идет речь. По всем мыслимым критериям, место, где израильские военнослужащие подверглись нападению вооруженного противника, является полем боя, а сам противник, если на нем нет военной формы, превращается в момент нападения из лица, подлежащего защите Женевских конвенций, в так называемого «незаконного комбатанта» - того, кто ведет боевые действия, не принадлежа к структуре, признающей законы войны. Это, разумеется, не значит, что его можно убить без суда – однако точно так же абсурдна мысль о том, что на действия солдата на поле боя в отношении противника, пусть даже раненого, могут распространяться принципы уголовного права. Единственный разумный вопрос, который может быть задан в ситуации, которая на первый взгляд не соответствует принятым в армии нормам, таков – нарушил ли солдат известные ему приказы и инструкции вышестоящего начальства?

По существующей в израильских вооруженных силах практике, первой инстанцией, которая должна установить истину, является само военное командование, в зоне ответственности которого произошел инцидент в ходе боевых действий, и только после этого в дело должна вмешаться военная прокуратура. В случае этого солдата вся эта традиция оказалась выброшена на помойку. Впервые уголовное расследование военной полиции началось еще до того, как армия разобралась, что на самом деле случилось с оперативной точки зрения. Разумеется, угроза быть привлеченными к той или иной форме уголовной ответственности не повлияет лучшим образом на готовность других находившихся на месте события военных честно и откровенно рассказать о случившемся. Легко предположить также, что, стремясь спасти боевого товарища от тюрьмы, свидетели будут еще более «экономны» в даче правдивых показаний. Фактически, истерическая поспешность действий военной прокуратуры, совершенных под откровенным давлением армейского командования, уже ставит под вопрос перспективы свершения правосудия.

Что же до самого действия – совершения контрольного выстрела по противнику, на первый взгляд обезвреженному – то как бы не пытались израильские генералы и их пропагандисты в СМИ утверждать, что нормы поведения в данном случае абсолютно ясны, действительность, разумеется, куда менее ясна. Если обезвреженный противник находится в состоянии, позволяющем ему капитулировать – тут, действительно, все понятно, и убийство пленного – это военное преступление. Однако как отличить раненого или убитого (не тобой) противника от того, кто притворяется мертвым, чтобы пустить тебе или твоим товарищам пулю в спину? Тактика пехоты на поле боя дает на этот вопрос простой, рациональный и убийственный ответ – за спиной наступающих бойцов противник должен оставаться либо мертвый, либо пленный, и эта практика одинакова что в израильской, что в американской армии.

Поскольку то, что выглядит совершенно естественным на поле сражения, выглядит несколько иначе, когда объектом нейтрализации является человек в гражданской одежде на городской улице, израильское военное командование при помощи инструкций по открытию огня создало ситуацию, в которой военные не имеют права продолжать огонь по террористу, если тот «не представляет опасности», при этом совершенно неясно, кто именно должен определить, когда террорист перестает быть опасным для окружающих. Ясно ведь, что нынешний скандал, к примеру, тут же перестанет быть релевантным, когда следующий «нейтрализованный», но недобитый боевик подорвет на себе взрывчатку. Тогда действия, подобные совершенным нашим солдатом, станут в армии нормой, но кому-то придется заплатить за это жизнью.

И тут мы приходим к самому, пожалуй, отвратительному аспекту этого инцидента – той быстроте, с которой израильская военно-политическая верхушка выбросила на помойку традиционные лозунги о том, что в нашей «народной армии» мы всегда поддерживаем наших солдат. Еще раз – наш солат не подозревается в том, что, движимый желанием убить, он напал на мирного палестинца на улицах Хеврона. Азария подозревается в том, что, применяя оружие в отношении раненого, но официально не обезвреженного противника, он нарушил устав. Все, что требовалось от Нетаниягу, Аялона, Айзенкота и пресс-секретаря армии Альмоза – это короткое сообщение о том, что ведется проверка, по итогам которой будет принято решение о целесообразности начала уголовного расследования. Вместо этого мы стали свидетелями коллективного покаяния, примера которому не было, пожалуй, со времен инцидента с Мухаммадом аль-Дура, который благодаря идиотизму израильской армейской пресс-службы стал «мучеником» и символом второй интифады, хотя был практически наверняка убит палестинской пулей.

Показуха и шоу, устроенные вокруг ареста нашего солдата армейской пресс-службой, призваны, разумеется, не продемонстрировать приверженность к каким-то «демократическим ценностям» (первой среди которых должна была быть презумпция невиновности), а показать решимость Айзенкота и возглавляемого им генералитета делать в армии то, что они считают полезным для собственной репутации и карьеры, безотносительно к общественному мнению и позиции политического руководства. В Израиле, где гражданский контроль за армией – это до сих пор в основном пустой звук, такое все еще возможно – и будет возможно, пока мы не поймем, что генералы работают у нас, а не наоборот.