— Почему такое внимание именно к «митинговым» делам? Или в уголовной практике происходит то же самое?
— Хоть в уголовных, хоть в административных делах — не ждите независимых решений. К середине 1990-х силовики сообразили, что линию уголовных дел надо брать под контроль: они считают, что оправдательные приговоры порочат правоохранительную систему (что абсолютно не так). Ситуация может измениться, на мой взгляд, только с расширением подсудности судов присяжных: у них 15% оправдательных приговоров, в то время как в обычных судах — 1%.
Но есть один нюанс. У нас уже десяток лет снижается общеуголовная преступность в стране.
— Неужели? А вы говорите, что полиция плохо работает...
— Причины проще. Во-первых, резко упала доля молодых мужчин, из которых в основном и вербуется контингент уголовников (кражи, грабежи, нанесение увечий, хулиганка и так далее). Во-вторых, это общемировой тренд: молодежь ушла с улиц, она сидит за компьютерами.
Откат от репрессий — тоже игра
— Из последних акций жестко власти среагировали только в последнем случае. А, скажем, на несогласованном «Марше матерей» было все тихо...
— Все потому же: власть не очень понимает, что делать. Отсюда и реакция разнонаправленная. Матерей не трогали. Как не вязали пенсионеров, протестующих в регионах. В последнем случае, видимо, власть рассматривает пожилых людей как свою опору на выборах (реальная-то опора — силовики). С другой стороны, обычная реакция — задержания, быстрые суды, всем практически по верхнему пределу — не сработала. Мне кажется, они таким образом мониторят ситуацию.
Видите ли, все происходящее оценивается властью с точки зрения грядущих федеральных выборов. Именно поэтому она и забеспокоилась. Об этом свидетельствует жесткая реакция правоохранителей и судов на тех, кто был задержан. Об этом же — откровенный погром штабов Навального.
И, смотрите, власть лихорадочно начала нащупывать, какой из путей окажется наиболее эффективным. Нащупывать не без изобретательности: вот сейчас ставка на то, чтобы задавить оппозицию рублем (все эти иски по материальному ущербу и упущенной выгоде из-за митингов). А цель одна: ввести протестные настроения в определенные рамки и обеспечить ситуацию, при которой федеральные выборы пройдут, как надо.
— Думаете, в Кремле не понимают, что сильный прессинг может вызвать лишь рост гражданского недовольства?
- Думаю, власти пока неясно, что будет. Вот раньше, скажем лет десять назад, не злило же россиян закручивание гаек. Так, может, и сейчас не будет? Она пробует разные способы реагирования. К примеру, и такой: а может, громкие события отвратят людей от протестов? Ведь отчасти и поэтому организуются крупные спортивные мероприятия, конкурсы, молодежные концерты и так далее.
Но люди все равно выходят на протесты — десятки тысяч выходят. И что с этим делать?
— То есть все эти действия власти напротив лишь разбудили гражданское общество? Или пока еще нет?
— Да, оно начало пробуждаться. Именно потому, что начались совершенно несправедливые репрессии. Причем даже в отношении детей, как в деле «Нового величия»! Да и в отношении представителей вообще всех профессий: Голунов, Серебренников...
Журналисты, актеры, режиссеры и так далее — все те, кто достаточно разобщен, в чьих профессиональных кругах сильна конкуренция, вдруг начали осознавать свою цеховую принадлежность. Вспомните, как возмутились журналисты: человек выполнял свою работу, против власти совсем не выступал, а ему внаглую подбрасывают наркотики...
Люди всех профессий возмущаются: как же можно так обращаться с нашими товарищами, с представителями нашего цеха, или и вовсе с детьми? Могу констатировать: ценность человеческого достоинства начинает возрастать. И протест против власти во многом вырастает из общих представлений россиян о справедливости.
— Выходит, задевает не всякая несправедливость, а лишь та, что касается детей, выборов и цеховой принадлежности?
— Просто эти вещи затрагивают слишком больные темы. Смотрите: сколько ни бьется бизнес-омбудсмен Борис Титов, привлекая внимание к тому, как гнобят предпринимателей, общество это не особо трогает — богатеи, они далеки от россиян. А когда детей ни за что осуждают, тут уже задевает по-настоящему. И власть ничего не может этому противопоставить. Или когда заходит речь об ограничении интернета: молодежь-то в нем живет. И когда в эту сферу внедряется государство, воспринимает чрезвычайно болезненно.
Кстати, любимое выражение Владимира Путина (он уже пару раз его произносил): «государство должно пытаться, общество — сопротивляться». Мне представляется, это не лучшая модель взаимоотношений. Но у нас она такая.
И вот сейчас, столкнувшись с тем, что общество стало сильнее сопротивляться, власть думает, к сожалению, не о том, чтобы пересмотреть свои отношения с обществом, а как выйти победителем.
А как у них
— Митинги согласовывают с властями во всем мире, — объясняет Генри Резник. — И когда в Европе выходят на несогласованную акцию, власти, конечно, реагируют: это ведь формальное нарушение порядка. Но если митингующие ведут себя мирно и не наносят никому никакого вреда, организаторов действа просто штрафуют. И все. Если же начинаются беспорядки, применяется уже жесткая реакция.
Скворцова Елена,
"Собеседник" sobesednik.ru
фото в материале: Андрей Струнин / "Собеседник"
Посетители, находящиеся в группе Читатели, не могут оставлять комментарии к данной публикации.