Медики рассказали, как умирают молодые и спортивные люди, как врачи пытаются справляться с шоком от происходящего.
Валентина Голобородько, госпиталист (врач широкого профиля) больницы Jack D Weiler, Montefiore Medical Center, Нью-Йорк
Нью-Йорк больше всего в США пострадал от COVID-19, а внутри города самая высокая смертность в районах Куинс, Бруклин и Бронкс. Мы находимся в Бронксе, в самом центре событий. В нашей больнице пациент с коронавирусом сначала попадает в приемное отделение. А оттуда, в зависимости от возраста, тяжести состояния и потенциала на выздоровление, направляется либо в реанимацию, либо в терапевтическое отделение, где работают такие врачи, как я. К нам на этаж попадают больные на ИВЛ, у которых прогноз хуже. А реанимационные места отдаются более молодым пациентам и вообще больным с максимальным количеством шансов.
Приемное отделение в американской больнице - это не просто место, где регистрируют пациентов, а практически полноценное отделение. У нас и до пандемии случалось, что больные ожидали пару дней в приемном отделении, пока не освободится койка на нужном этаже. А теперь больных поступает чуть ли не в пять раз больше - абсолютно беспрецедентный наплыв пациентов. Туда спускаешься как в преисподнюю. Это выглядит как Перл Харбор, как будто мы на войне. Поэтому сейчас тяжелее всего врачам именно приемного отделения. Они и раньше, конечно, сами делали интубацию. Но с таким количеством больных на ИВЛ, с таким количеством смертей они не сталкивались никогда. У них были моменты, когда большинство больных было интубировано. И, представьте себе, в отделении, где обычно стоит шум-гам, куча больных, родственников, посетителей, стоит полнейшая, ужасающая, как говорят врачи, тишина, потому что все лежат в медикаментозной коме. И только пикают отдельные аппараты.
Кроме того, у этих врачей самый высокий риск заражения. Особенно во время интубации: в этот момент ты находишься ближе всего к больному, а больной выдыхает больше всего зараженных частиц. Зачастую интубировать надо очень быстро, потому что человек попадает в больницу уже с очень низким уровнем кислорода, у него в любой момент может остановиться сердце. Для этого есть специальная техника быстрого интубирования (Rapid Sequence Intubation): пациенту вводят анестестики, которые действуют очень быстро, тут же врач быстро вставляет в трахею эндотрахеальную трубку и подключает к аппарату ИВЛ. Одна врач рассказывала, что в приемном отделении люди часами лежали мертвыми, их просто не замечали. Другие лежали в испражнениях, и ни у кого не было времени их помыть и перевернуть, потому что нужно было спасать тех, кого можно было спасти. У врачей даже не было времени оповестить семью о смерти их родственника. Думаю, что у людей, которые работали в это время в приемных отделениях, "коронавирусная" травма останется на всю жизнь. При том, что каждый из них "крепкий орешек" и видел в этой жизни, казалось, все.
Вначале у нас было много ошибок. Мы думали, что основные симптомы - это температура, кашель и одышка. А оказалось, что многие больные коронавирусом приходят без температуры, только с одышкой. Многие приходят вообще без респираторных симптомов, а только с желудочно-кишечными. И мы думали, что это обычный гастроэнтерит, не изолировали этих больных. Потом оказалось, что и это тоже COVID, у нас заразилось несколько врачей.
Особенно на ранних стадиях, когда мы еще плохо понимали, как работает вирус, у нас люди умирали внезапно: сестра заходила в палату и обнаруживала мертвого пациента. Буквально так: пациенту приносят завтрак, разговаривают с ним, через пять минут приходят забрать посуду, а он уже мертв. Потом мы поняли, что у этих больных сильно сгущается кровь, образуются тромбы и они умирают от тромбоза легочной артерии. Мы это подозревали, потому что не так много вещей, которые могут вызвать внезапную смерть у в общем-то стабильного пациента. А некоторые даже шли на улучшение, а потом внезапно умирали. Но поскольку морг у нас полностью завален трупами и уже две фуры-рефрижератора стоят полные, наша больница не делает никаких аутопсий. Мы от этого очень сильно страдаем, потому не можем в итоге точно узнать, от чего именно умер человек. Но другие менее загруженные больницы это делают. Поэтому, когда наша гипотеза подтвердилась, мы стали давать многим больным полную дозу антикоагулянтов, то есть препаратов, разжижающих кровь.
Врачи не успевают справиться с больными, а параллельно надо все время думать, как не заразиться. Но думать и том, и о другом одновременно очень сложно, когда такая острая ситуация. Когда ты думаешь о больных, ты забываешь о собственной защите. А потом, опомнившись, вспоминаешь, что дотронулся до разных вещей, и впадаешь в панику, что сам себя заразил. Потом панику приходится отбрасывать, потому что надо бежать и кого-то еще спасать. А потом по ночам случаются панические атаки: когда ты судорожно вспоминаешь, приняла ли ты душ, когда пришла домой. А вдруг нет? Значит, уже заражена подушка и, значит, ты сама... Это состояние еще усугубляет то, что многие медики постарались найти возможность поселиться отдельно от своих семей, чтобы не заражать близких. Конечно, они общаются по телефону, но это совсем не то, что личная поддержка.
Продолжение на следующей странице
Посетители, находящиеся в группе Читатели, не могут оставлять комментарии к данной публикации.