Михал Михалыч Жванецкий — еще один уникальный человек, которого забрал этот проклятый пандемический год. Последний из кумиров непаркетного советского искусства. Культурный феномен, герой катушечных магнитофонов в 1970‑х, телезвезда 1980‑х, 1990‑х и XXI века. Уникальный генератор мемов, как сказала бы сегодняшняя молодежь.
Александр Елин
Любой человек с более или менее высшим образованием, повзрослевший в брежневские времена, легко оперирует в обычной речи его афоризмами, узнает и подхватывает легкие искрящиеся фразы из монологов самого Жванецкого, из написанного им для Аркадия Райкина, для Романа Карцева и Виктора Ильченко.
Я именно из этих людей. Мало сказать, что Жванецкий был моим кумиром. Он долгое время был частью моего мировоззрения, антиподом пошлости и безвкусицы, которую в приличном обществе всегда олицетворяли «Аншлаг» и «петросяновщина»… И если за петросяновских персонажей мне всегда было стыдно, хотя тексты были написаны профессионально и актеры играли талантливо, то за героев Жванецкого — никогда. Его совершенно чеховская любовь к маленькому человеку, вынужденному добиваться простых человеческих радостей от ленивого, лицемерного государства и бездушного, негостеприимного мира, безгранична.
До Жванецкого над «обывателями» советские авторы издевались — и презирали их. Михал Михалыч сместил угол зрения: стыдно не стремиться к налаженному быту, стыдно жить в стране, которая не может дать людям элементарных удобств.
Советские Минкульт и цензура имели какой‑то особый пиетет ко всему «одесскому». Одесситам дозволялось иронизировать на градус крепче, на пол‑оборота глубже, чем остальным. Но что такое «одесский юмор»? Просто эвфемизм, заменявший неполиткорректное выражение «еврейский юмор». Тот самый, который хохмý превращает в хóхму. Мудрость — в веселую байку.
Жванецкий был настоящий еврейский юморист — и любой его монолог или диалог всегда сводился к разговору о смысле жизни. О духе и плоти, о любви и счастье, о болезнях и смерти. В самой простой шутке были откровение, философия, мудрость. И даже в длинном лирическом монологе, на грани горечи и разочарования, угадывалось в конце извечное еврейское ихье беседер — все будет хорошо.
Отдельный восторг — мастерство Жванецкого‑рассказчика. Если хоть раз вы его слышали, любой прочитанный текст из его книги обретал мгновенно запоминавшееся звучание. Стоит ли говорить, что Жванецкий — это первый советский стендап‑комик?.. Впрочем, одесские корни были и у многих его американских коллег.
Вообще поздний «совок» был настоящим заповедником еврейского юмора. Как Англия 1960‑х родила бондиану, «Битлз» и «Монти Пайтон», так хрущевская оттепель, а затем застой дали русской культуре настоящих гениев иронии и сарказма — Григория Горина, Аркадия Арканова, Леонида Зорина и самого народного из них — Михаила Жванецкого.
Считается — и сам Жванецкий говорил об этом — что перевести его на другие языки невозможно. Что его герои живут и выживают в уникальной, необъяснимой ни на Востоке, ни на Западе исторической ситуации, которая рухнула в начале 1990‑х, а теперь ушла в невозвратное прошлое. Что сам он был старым советским интеллигентом — и с этой позиции понимал жизнь сегодняшнюю, а потому судьба его — остаться символом эпохи.
Я с этим не соглашусь. Жванецкий был совершенно уникальным лириком. Его тексты, посвященные любви, объединены под названием «Верлибры», и ирония в этих монологах трогательна до слез. А самое важное — общечеловечна.
Теперь, когда мы не ждем мгновенной реакции великого шутника на новости текущей повестки, мы глубже увидим в Жванецком знатока человеческих душ и философа на все времена. Он принес в этот мир столько радости, что сила и самобытность его таланта не растворятся. Отразившись от нас, слово Жванецкого будет трогать и удивлять наших детей и внуков. 
Фото - Кадр youtube
Подпишитесь на наш телеграм-канал
Посетители, находящиеся в группе Читатели, не могут оставлять комментарии к данной публикации.