Совместные поездки тоже создают немалые сложности, поскольку гостиницы в обязательном порядке требуют от заселяющихся в один номер свидетельство о браке. Разливая аперитив в гостиной на террасе с видом на лес телевизионных антенн, Муад оживленно рассказывает о планах, которые они составили с друзьями. Отправиться группой, снять номера для мужчин и женщин, а затем по-тихому обменяться. Снять жилье через Airbnb у владельцев, которые смотрят на все сквозь пальцы. Останавливаться в гостиницах, которые содержат иностранцы в отдаленных местах. Все эти уловки помогают любить друг друга вдали от посторонних взглядов. И полицейских проверок.
«Все учатся жить с законами и запретами, которых не понимают. Посягательство на приличия, на ценности, что вообще это означает?» — говорит Муад. Как бы то ни было, Ранию сейчас волнуют в первую очередь уже не личные свободы. Она чувствует себя незащищенной и опасается, что ее образ жизни может быть использован против нее или ее семьи. «Дело Раиссуни подтвердило мои страхи. Я осознаю, что мне нужно успокоиться на политическом уровне, если я хочу и дальше находиться на границе свободы, — говорит она с вымученной улыбкой, бросая заговорщический взгляд на партнера. — У нас над головами висит меч. Государство может быстро все о тебе разузнать, и у него есть целый карательный арсенал. Активистов берут за то, что власти обычно допускают: употребление наркотиков, уклонение от уплаты налогов… Никогда по политическим причинам». «Мой нелегальный образ жизни ставит под угрозу родителей, потому что они — публичные лица», — вполголоса добавляет она.
Последние несколько недель пара думает о том, чтобы уехать из страны. Рания считает это признанием поражения: «Я вернулась в Марокко после нескольких лет учебы во Франции, чтобы доказать самой себе, что я на это способна. Я все еще могу, но больше не хочу. Сейчас Марокко выглядит стабильным, но через 10-15 лет все взорвется. Накопилась сильнейшая фрустрация, и ни одна государственная политика не в силах это исправить».
«Аборт или самоубийство»
Саада, элегантная женщина 70 лет, которая выглядит лет на 10 моложе, рассказывает на своей прекрасной вилле о прошлом акушера-гинеколога. В течение 20 лет она практиковала нелегальные аборты в частном и государственном секторе. Она опускает шторы, чтобы укрыться от слепящего света и, что самое главное, любопытных взглядов соседей. Среди ее пациентов были судьи и жены министров. «Это делали повсюду», пока Марокканская ассоциация борьбы с тайными абортами профессора гинекологии Шафика Шаиби (она, кстати, поддерживает его) не потребовала легализовать аборты в 2008 году. «Сегодня, кажется, больше не осталось врачей, которые практикуют аборты. Женщинам, у которых есть деньги, чтобы слетать на укладку в Париж, будет несложно сделать аборт за границей. Проблемы возникают у простых домохозяек вроде моей», — говорит она, намекая на женщину, которая подает нам чай. Саада опасается распространения опасных методик, которые заключаются в употреблении смертельно опасных веществ, введении во влагалище стеблей сельдерея и петрушки или таблеток, которые вызывают кровотечение и язвы…
В деле Хаджар Раиссуни Сааду больше всего беспокоит положение врача, которому дали два года тюрьмы, хотя они с пациенткой утверждают, что он лечил только кровотечение. «Если бы он ничего не предпринял, это был бы отказ в помощи нуждающемуся в ней человеку, — говорит она. — Наша проблема в том, что мы унаследовали колониальные законы, но говорим, что это ислам». Бывший гинеколог называет себя человеком «вне закона», потому что делала аборты и сама прибегала к ним с помощью коллеги, а также одно время жила с мужчиной на глазах у всех до того, как выйти за него замуж. Сейчас она не представляет себе подобного для своей дочери.
Терапевт Дрисс вот уже более 20 лет работает в небольшом городе в 200 км от Рабата. Он закрывает окно и рассказывает, почему тоже делает аборты почти десять лет. «Я видел страшные вещи: пациентки с черной, обожженной шейкой, риском развития рака, матери, которые приводили беременную дочь 19, 20, 25 лет и умоляли меня спасти ее жизнь, поскольку были в ужасе от мысли, что в деревне об этом узнают, и что отец или братья выгонят или даже убьют ее», — рассказывает 60-летний врач. Он начал проводить эту незаконную процедуру, «чтобы помочь», до десяти раз в месяц за сумму примерно в 300 евро. «Мне всегда было страшно и часто хотелось остановиться, но что делать, если девушка говорит тебе, что у нее два варианта: аборт или самоубийство?» После задержаний нескольких его коллег в окрестностях пару лет назад Дрисс прекратил делать аборты и уничтожил свое оборудование: «На самом деле, государство позволяет тебе это делать, потому что тем самым ты избавляешь его от многих проблем, например, от брошенных детей. Но если что, тебя сразу повяжут».
В парке сидит группа друзей детства, которым сейчас около 20 лет. Сверкая синими зубными платинами, Маруан признает, что его бывшая девушка забеременела и была вынуждена оставить их ребенка, потому что им не удалось найти врача, который бы согласился сделать аборт. Как бы то ни было, он не женится на ней, потому что у нее репутация «доступной женщины». На это его подруга Ясмин, медсестра, говорит: «На ее месте я бы покончила с собой».
Дуния Адни / Libération, Франция / ИноСМИ
Фото - Кадр youtube
Посетители, находящиеся в группе Читатели, не могут оставлять комментарии к данной публикации.